Митрополит Кирилл: «О сращивании Церкви и государства можно говорить только в том случае, если они управляются из единого центра»
В Чистый понедельник радиостанция «Маяк» транслировала часовую беседу с Владыкой Кириллом

Владыка Кирилл ответил на вопросы политического обозревателя радиостанции Владимира Аверина, касавшиеся широкого круга актуальных проблем церковно-общественной жизни.

Ниже приводится текстовая версия состоявшейся беседы.

Ведущий: У нас в гостях - председатель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл.

Здравствуйте, Владыко. Удачное время мы с Вами выбрали для встречи, давно о ней договаривались, и вот так все сошлось наилучшим образом. Потому что именно в последнее время Вашими устами Русская Православная Церковь озвучила весьма важные идеи, касающиеся отношений Церкви и общества, Церкви и науки, Церкви и государства. И я думаю, что это хорошо, потому что у людей сегодня существует потребность услышать если и не истину в последней инстанции, то во всяком случае некий авторитетный, убежденный и убедительный голос, который изложил бы позицию верующих по поводу самых разных проблем нашей повседневной жизни.

Например, только что Вы возглавляли работу конференции, посвященной вопросу отношения Церкви к современным биотехнологиям. Почему Церковь против вживления чипов под кожу человека, против широкого использования генетических материалов?

Митрополит Кирилл: Потому что есть такое понятие – Божие творение. Нам трудно войти в глубину Божьего замысла о мире и о человеке, но мы должны воспринимать как данность, что Бог сотворил человека таким, каков он есть. Это Его замысел о нас. Если мы стараемся соответствовать этому замыслу и трудимся во имя этого, то есть если мы заботимся о физическом и социальном самочувствии человека, о его духовном и нравственном состоянии, если мы предпринимаем иные встречные, ответные усилия, то все это естественным образом вписывается в общий контекст Божьего замысла о нашем мире. Но если мы пытаемся изменить самую природу человека, то тем самым вторгаемся в Божий замысел, нарушаем его.

Например, когда стоматолог устанавливает в полости рта человека зубной имплантант, то это дает возможность пациенту пережевывать пищу и помогает пищеварению. Но если в мозг человека будет вживлено некое устройство, способное модифицировать те или иные процессы психической жизни, то это станет вызовом Божьему замыслу о человеке. Замечу, что сказанное - вовсе не какая-то футурологическая фантазия, потому что результаты новейших исследований деятельности головного мозга приводят к убеждению, что в ближайшем будущем люди научатся активно воздействовать на его конкретные функции, например, усиливая или ослабляя память, влияя на эмоции. И что будет означать появление подобного существа, сочетающего в себе биологическую природу, в которой он рожден, с искусственно привнесенной? Будет ли это «исправленное и дополненное» издание человека обладать его достоинством? Очень важный вопрос. Потому что на представлении о достоинстве личности базируется вся структура концепции прав человека. А концепция прав человека, в свою очередь, сегодня лежит в основе корпуса международного права и национальных законодательств, в том числе и нашей Конституции, в первый строках которой провозглашается принцип прав и свобод человека.

В связи с этим давайте поразмыслим о том, что в человеке имеет достоинство, иначе говоря - ценность. Ценность – от слова «цена». Так что же в человеке стоит так дорого, даже бесконечно дорого? Ответ на этот вопрос лежит на богословском уровне. Человек обладает неким абсолютным достоинством в силу того, что отражает в себе Абсолют, является носителем образа Божия, заложенного Творцом в человеческую природу. Это и есть в человеке то, что обладает непреходящим достоинством и имеет абсолютную ценность. А если мы разрушаем этот образ, внедряя в наше органическое естество электронные чипы и вообще воздействуя на человеческую природу так, что она начинает превращаться в нечто иное по отношению к тому, чем была от сотворения мира, если в результате на свет нарождается некий прообраз биоробота, то будет ли это новое создание обладать божественным достоинством? Осмысление этой проблемы важно как на уровне формулирования отношения к такому индивидууму, так и на уровне озабоченности тем, чтобы богоподобное естество человека не было разрушено новыми биотехнологиями, предполагающими вторжения извне в человеческую природу.

Ведущий: Владыко, согласитесь, что здесь пролегает достаточно тонкая грань, и позиция по этому вопросу должна быть очень ответственной. Потому что пересадка многих внутренних органов: сердца, почек, печени, - а также введение в организм гормональных препаратов, в известной степени также представляют собой внедрение в человеческую природу. И развитие науки неизбежно будет предоставлять медицине все новые и новые средства для поддержания здоровья человека.

Митрополит Кирилл: Вы сами только что очень точно обозначили эту тонкую грань: здоровье человека. Все, что касается сохранения и поддержания телесного здоровья человека, естественным образом укладывается в общий контекст божественной логики о творении, о мире и о человеке. Как вы знаете, Церковь является общиной исцеления, ибо Сам Господь совершал целительство, являл чудеса исцеления, и Его общественное служение – высший и ярчайший пример того, что возвращение человеку здоровья есть добродетель. В этом смысле медицинское врачевство имеет огромное духовное значение, так как его посредством восполняется физический недостаток человеческого организма.

Ведущий: Мы заговорили о правах человека. Недавно в Москве под Вашим председательством состоялись Соборные слушания, на которых был сформулирован церковный взгляд на эту проблему. Можно предположить, что кое у кого факт обращения Церкви к данной теме мог вызвать известные сомнения.

Не секрет, что на протяжении последних лет многие политические силы в России высказываются за выработку особой концепции прав человека для нашей страны. Вероятно, здесь имеются в виду и какие-то ограничения прав человека по сравнению с западным стандартом, продиктованные нашей национальной спецификой.

Но когда сегодня Московский Патриархат, исходя из собственных представлений, выступает с позиции пересмотра каких-то параметров современного стандарта прав человека, то это становится фактом общей политической дискуссии, идущей в стране, и к тому же может породить у кого-то соблазн спекулятивно использовать позицию Церкви в собственных политических интересах. Не боится ли Церковь, что ей бросят упрек в сотрудничестве с определенными политическими силами?

Митрополит Кирилл: Еще до всяких политических сил Церковь первой поставила вопрос о том, что концепция прав человека, как она представлена сегодня в международных организациях и в западной политической мысли, не является производной нашего исторического опыта и культурного контекста. Хорошо известно, что это результат развития философской мысли в Западной Европе, что кульминационными точками этого культурно-исторического процесса стали эпоха Возрождения и век Просвещения, а затем идея прав человека на штыках Великой французской революции была принесена в политическую жизнь Старого Света, чтобы затем утвердиться в ней в качестве базисной нормы существования, войти в ее плоть и кровь. Итак, в результате Великой французской революции с ее Декларацией прав человека и гражданина концепция прав и свобод была «имплантирована» в политическую жизнь Европы, проникла в США, а затем, уже в новейшую историю, через международные организации стала распространяться по всему миру.

Я хотел бы также напомнить о том, что советская дипломатия, присоединяясь при создании ООН ко Всеобщей декларации прав человека, конечно, совершенно не имела в виду распространения действия этого документа на внутриполитическую жизнь в Советском Союзе. Таким же, а может быть, и еще большим политическим блефом было и подписание в 1975 году Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Ведь в рамках Хельсинкского процесса для Советского Союза важна была вовсе не так называемая «третья корзина» вопросов гуманитарного характера, в числе которых была проблема прав и свобод человека. А важны были вопросы безопасности, вопросы незыблемости послевоенных границ, наконец, крайне значимым для СССР было форсирование экономического сотрудничества с Западом, поскольку наше народное хозяйство уже начало перегреваться, будучи достаточно автаркичным и не связанным в должной мере с мировыми экономическими процессами. А Запад, со своей стороны, шел нам навстречу в этих вопросах только на условиях согласия Советского Союза на ряд вполне конкретных требований, среди которых было принятие стандартов в области прав человека. И советская дипломатия соглашалась понарошку проиграть на этом поле, чтобы затем реально выиграть на другом.

Но возникает вот какой вопрос: что же отстаивала в те времена наша дипломатия в мировоззренческом, в культурном, в духовном плане? Отстаивала ли она нашу национальную культурно-религиозную традицию? Нет. И даже если в то время было весьма трудно в полный голос говорить о религиозной составляющей отечественной историософии, то отстаивала ли советская дипломатия на этих встречах лицом к лицу с Западом культурную традицию русской цивилизации, ее философию исторического бытия и исконную традицию жизни? Тоже нет. Даже своего собственного марксизма не отстаивали тогда советские представители, хотя, казалось бы, все они были донельзя идеологизированными товарищами. В основе политики сотрудничества Востока и Запада лежал голый прагматизм, это был торг и баланс интересов. Поэтому никто не верил, что идея прав и свобод у нас вообще когда-нибудь приживется и будет реализована.

Но когда рухнули все большие и малые «железные занавесы», мы действительно оказались в общем с Европой культурном пространстве, и отечественный законодатель провозгласил готовность России развиваться в лоне той самой системы ценностей, которая была сформирована в том числе и международными организациями. И поскольку новая Россия заявила о себе как о части Европы и мира, ее национальное законодательство стало приводиться к соответствию всем общепринятым нормам и стандартам, в том числе и в сфере защиты прав и свобод человека.

Но вот проблема: Россия с ее культурной, религиозной, исторической традицией никакого участия в формировании и формулировании этих стандартов не принимала. Точно так же, как мусульмане, буддисты или последователи традиционного иудаизма. Таким образом, в мире ныне господствует сформированная западным секулярным философским мышлением система ценностей, в выработке которой не принимали никакого участия главные культурно-исторические и религиозные традиции мира, давшие свое имя ключевым цивилизационным моделям (христианская цивилизация, исламская цивилизация и так далее). Духовные ценности этих традиций, их самобытные аксиологические системы при формировании концепции прав человека не учитывались и не принимались во внимание. На каком же основании эта концепция претендует на то, чтобы покрывать собою все мыслимые потребности рода человеческого в деле защиты неотъемлемых прав и свобод, выступать в качестве универсальной, совершенной и одинаково пригодной для всего мира, всех народов, всех людей?

Русская Православная Церковь впервые поставила вопрос о том, что такое положение вещей невозможно признать ни справедливым, ни разумным. Нас как историческую цивилизацию и мощную культурную традицию не может удовлетворить роль вечно ведомых, на которую нас обрекает подобное развитие событий. Однажды мы уже оказались в этом положении, когда некритически восприняли чуждую нашей духовно-культурной идентичности идеологию марксизма. Итог известен – проект российского марксизма в конце концов рухнул, унеся с собой миллионы человеческих жизней и исковеркав миллионы судеб. Поэтому великая цивилизация - а мы представляем великую аутентичную цивилизацию - не имеет исторического права в очередной раз воспринять в качестве верховного и неоспоримого закона своего существования очередной «изм», измышленный где-то далеко от нас. И Церковь, которая несет ответственность за духовное и культурное состояние наших людей, сегодня говорит об этом как о насущной проблеме.

Ведущий: Но в таком случае Вы ставите вопросы глобального порядка. Потому что ни для кого не секрет, что под флагом соблюдения права человека в западной интерпретации понятия сегодня проводятся военные операции на Востоке, выстраивается линия якобы цивилизационного христитанско-мусульманского противостояния, при всей изначальной ложности этого посыла. Объективно это выглядит как то, что Церковью ставится под сомнение тот мировой порядок, который сегодня так или иначе существует.

Митрополит Кирилл: Мы не ставим под сомнение мировой порядок, мы только хотим, чтобы этот порядок был справедливым и чтобы на его месте не утвердился новый империализм как господство единственной цивилизационной модели за счет подавления всех иных. Приходится слышать о конфликте между христианами и мусульманами. Никакого конфликта между ними нет. Например, некоторые мусульмане считают, что в истории с так называемым карикатурным скандалом повинны христиане. А ведь она была спровоцирована не христианством, но как раз секулярным гуманизмом и светским пониманием прав человека, подобно тому, как ранее то же мировоззрение и та же идеология спровоцировали в России конфликт вокруг выставки «Осторожно – религия!». Могут ли права человека простираться столь далеко, чтобы открывать возможность для оскорбления религиозных и национальных чувств, культурной идентичности других людей? Все это вопросы к теме о правах человека.

Я хотел бы, чтобы все, кому небезразлична позиция Русской Православной Церкви, знали: мы считаем категорически необходимой реализацию человеческих прав и свобод. Но этот процесс должен протекать таким образом, чтобы осуществление прав и свобод не разрушало духовно-нравственные и культурно-исторические составляющие личности, семьи, общества, народа и цивилизации. И поэтому подчеркну: перед нами не стоит задача отвергнуть идею прав человека. Как можно отказаться от этого, когда каждый человек рожден и желает быть свободным, когда наше общество страдает от чиновничьего произвола, от армейской дедовщины, от бедности, от бесправия и беззащитности перед лицом зла... Все это разрушает человеческое достоинство, больно ранит всех нас. Но защитить человеческое достоинство, сберечь Богом данную красоту человеческой природы мы обязаны, причем таким образом, чтобы, защищая права и свободы человека, способствовать сохранению и упрочению нравственных основ жизни, в первую очередь, духовного облика нашей цивилизации, нашей культуры, нашей религиозной идентичности, нашей исторической подлинности.

Ведущий: И вновь встает чрезвычайно важный вопрос – о границах понятий. Не исключаю, что для каких-то людей, для каких-то политиков будет очень удобно, оставив в стороне глубину и многоплановость философской дискуссии на Соборных слушаниях, ухватиться за сам факт обсуждения Церковью проблемы прав человека, чтобы демагогически ссылаться на ее авторитет, пропагандируя идею наступления на права человека, ограничения человеческой свободы и вместе с тем человеческого достоинства.

Я думаю, и перед пастырем Церкви, и перед человеком светским, политиком и руководителем, встает один и тот же вопрос: как нащупать и не переступить эту грань, ибо для человеческого достоинства равно опасно как то, что лежит по одну ее сторону, так и то, что лежит по другую. Как здесь соблюсти золотую середину? Может, главное для нас здесь – утолить общественную потребность в ответственных, высоконравственных и высокопрофессиональных людях, которые постоянно думали бы о судьбе народа и конкретной личности. Согласитесь, что это мы видим не везде и не всегда.

Митрополит Кирилл: Злоупотребления могут происходить всегда. Подобно тому, как ныне происходят злоупотребления в контексте идеи индивидуальных свобод, точно так же они могут иметь место в рамках иных идеологий. И всегда найдутся политические силы, которые постараются использовать ту или иную конкретную ситуацию в своих прагматических целях. Такая опасность тоже всегда есть. Но что в нашем мире не сопровождается опасностью или ее угрозой? Все мы постоянно находимся в поле опасности. Но ведь в этом и заключается драма свободы человеческого существования.

Ведущий: Должна ли Церковь возвысить свой протестующий голос, если, ссылаясь на нее, некая политическая сила в собственных эгоистических целях станет спекулировать на ее позиции по общественно важному вопросу или даже откровенно искажать ее во вред всем нам, либо же «кесарево кесарю, а Божие Богу», и пусть люди сами разбираются?..

Митрополит Кирилл: Думаю, что Церковь не вправе дистанцироваться от ответственности. Как вы знаете, она не принимает участия в политической борьбе, не участвует в выборах, не выдвигает политических программ. Но она не в коем случае не должна самоустраняться от своего долга быть голосом совести и правды, свидетельствовать перед народом, опираясь на Священное Писание, о том, что является для людей принципиально и жизненно важным. Если мы от этого пророческого служения откажемся, то Церковь перестанет быть Церковью. Ибо Церковь, которая вынуждена прислуживать политическим силам, будучи лишена самостоятельного голоса, своего пророческого гласа, во многом остается таковой только по имени. Полагаю, именно потому, что голос подвергшейся огосударствлению Церкви в царской России был столь негромок, в нашей стране в конце концов и произошла революция.

Ведущий: Владыко, в последнее время довольно часто обсуждается участие Церкви в конкретных государственных проектах и программах. В частности, одна из самых больных тем сегодня - это дедовщина в армии, те несчастья, которые случаются с мальчиками-призывниками в воинских частях. В связи с этим снова и снова возникает вопрос об институте военных священников. Как, с Вашей точки зрения, здесь могло бы помочь военное духовенство?

Митрополит Кирилл: Всецело убежден в том, что здесь поможет только институт военных священников. Ибо весь наш опыт, включая как опыт Советской, так и современной Российской армии, свидетельствует о том, что никакая форма организации воспитательной работы в войсках не способна изменить к лучшему ситуацию, если только не происходит обращения к исконным духовным и нравственным ценностям нашего народа. Страшный случай в Челябинском танковом училище и нечто подобное, имевшее место во многих других частях, рождает в обществе острую потребность знать о происходящем в армейских казармах. Не нужно этого замалчивать, но также не следует использовать эту драматичную тему для того, бичевать всю армию, и без того униженную, многие годы находящуюся в тяжелом моральном и материальном положении. И открытость некоторых аспектов внутриармейской жизни для общественного контроля, и деятельное сопереживание общества проблемам армии – и та, и другая потребности равно диктуются нам чувством патриотизма. Нельзя замалчивать отдельных правонарушений, но необходимо анализировать ситуацию в целом, доискиваясь до первопричин происходящего. И конце концов определять средства, которые помогли бы изменить нынешнее положение вещей.

Глубоко убежден в том, что этому способствовали бы священник в армии, и не только православный священник, но и мулла, и, может быть, пастор для какой-то группы военнослужащих-протестантов. Появление православного священника в войсках вовсе не означает, что отныне батюшка будет наставлять последователей пророка Мухаммеда, как это, к сожалению, порой интерпретируют некоторые мусульманские соотечественники. Задача духовного окормления российского войска будет заключаться в том, чтобы человек, принадлежащий к той или иной религии, имел возможность получить духовно-нравственную поддержку со стороны общины своих единоверцев через священника, муллу, раввина, ламу, пастора…

Хотел бы напомнить о том, как было поставлено дело в царской России, обратить внимание на дореволюционную модель взаимоотношений Церкви и русской армии. Думаю, в данном случае это было бы своевременно и очень правильно. Наша национальная модель отличалась от того, что мы видим в армиях Соединенных Штатов, Польши и других стран. Там священнослужители ходят в военной форме, имеют воинские звания. Посетив Польшу, я был изрядно удивлен, встретив в тамошнем православном храме людей в военной форме и с бородами. Оказалось, это представители военного духовенства. Я думаю, что подобная западная модель не в полной мере подходит нам. Сейчас, когда клирики не стали еще частью армейского организма, Русская Церковь опирается на приходских священников, окормляющих воинские части, дислоцированные поблизости. Однако и такая схема не лишена очевидных недостатков. Во-первых, приходской священник уже достаточно обременен попечением о православной общине, которую окормляет. Во-вторых, он не может жить в казарме, проводя большую часть времени среди военнослужащих. А его труды будут эффективны только в том случае, если он будет постоянно пребывать в среде солдат и офицеров.

А вот в дореволюционной России священники никогда не облачались в военную форму, никогда не имели воинских званий. За ними была закреплена известная позиция в табели о рангах, например, зарплату священник получал на уровне капитанской, то есть вполне скромную, но плюс к ней шла выслуга лет. При этом священник, повторяю, не был военнослужащим. Но в то же время и подчинялся он не местному епископу, а протопресвитеру военного и морского духовенства, который имел юрисдикцию над всем корпусом военного духовенства. Таким образом, речь идет о некоей промежуточной модели по отношению к тому, что сейчас имеет место в России и что традиционно существует в армиях США и Европы. Я думаю, что нам стоило бы придерживаться нашей отечественной, исторически оправдавшей себя модели. И появление священника в армии, я убежден, откроет путь для решения целого ряда трудных проблем, которые сегодня в ней существуют.

Ведущий: Еще один важный вопрос – проблема религиозного образования. Не так давно весьма неожиданно для многих и для меня лично из Совета Европы получила поддержку идея введения в светских школах религиозного образования.

Но при этом практически сразу же мусульмане Саратова выступили с настороженным заявлением, подчеркнув, что введение в школах уроков Православия явится нарушением прав учеников-мусульман.

Таким образом, сразу возникают очень сложные вопросы. Хотя, с моей точки зрения, речь все-таки идет о разных вещах. Одно дело - преподавание истории мировых религий как конфессионально нейтральной дисциплины, и другое дело - преподавания основ той или иной религии как прежде всего нравственного закона. Это разные предметы, своя тональность общения с учениками и, соответственно, в каждом случае иной отклик, рождающийся в душе ребенка. Где здесь точка равновесия?

Митрополит Кирилл: Мне трудно понять такую реакцию некоторых мусульман. К счастью, к подобным заявлениям склонно не большинство, а меньшинство. И я подозреваю, что те, кто делают такие заявления, в глубине души прекрасно сознают, что никакой опасности для мусульман здесь нет, но говорят так, преследуя какие-то свои цели. В любом случае нужно тщательно разбираться, почему у некоторых мусульман возникло именно такое представление.

На самом деле речь, конечно, не идет о том, чтобы мусульмане в обязательном порядке изучали основы православной культуры. Так же, как и нет речи о том, чтобы принуждались к этому католики, протестанты или атеисты. Да, этот предмет должен быть в сетке часов, он обязан присутствовать в школьной программе, но его изучение должно быть абсолютно добровольным. Если ученик, исповедующий ислам, не имеет потребности и желания познакомиться с основами православной культуры, то это его право. Хотя с культурологической точки зрения весьма странно, живя в стране, не знать основ культуры большинства. Но, тем не менее, я был бы первым, кто выступил бы против принудительного изучения основ православной культуры всеми, кто почему-либо не испытывают нужды в таких знаниях. Эта позиция была изначально заявлена нашей Церковью. И я не понимаю, почему некоторые наши оппоненты, что называется, ломятся в открытую дверь, почему вокруг этого вопроса вообще поддерживается какая-то дискуссия.

Ведь Церковь сама и неоднократно заявила о том, что невольник – не богомольник, что никакого принудительно обучения не должно быть. Но, с другой стороны, не должно быть такого, чтобы изучению основ православной культуры отводились седьмой урок, или время каникул, или вечерние часы, потому что мы знаем: никакого энтузиазма среди детей такое решение вопроса не вызовет.

Существует мировой опыт, на который опирался Совет Европы, очень ясно высказавшийся в пользу преподавания подобных дисциплин, в частности, замечательный опыт есть в Германии и в целом ряде других стран, где учащимся различных вероисповеданий школьная программа содействует в получении необходимых представлений в области духовной культуры и религиозных знаний.

Теперь два слова о том, в чем состоит отличие друг от друга таких по видимости близких дисциплин, как основы православной культуры и история религий. Отличие единственное и капитальное: история религий дает информацию о феномене религии и его конкретно-историческом воплощении, но на этих уроках не происходит обращения к внутреннему содержанию религиозного учения или к религиозной нравственности как основе воспитания человека. Тогда как сверхзадача предмета православной культуры заключается в том, чтобы через отечественную духовную традицию научить каждого любить ближнего своего, привить молодым уважение к человеческой личности и ее правам, побуждать подрастающее поколение не ставить свои цели выше целей других людей. На этой нравственной основе нынешним подросткам предстоит в недалеком уже будущем разрешать возникающие конфликты, поддерживать нерушимость семьи, делом доказывать любовь к своей стране, сохранять от истребления родную природу… Аналогичные задачи, надеюсь, будут ставить себе преподаватели основ мусульманской и иных религиозных культур. Мы же видим, что сейчас человек, его личность находятся в глубочайшем нравственном кризисе. Так попытаемся же самыми доступными и действенными средствами воспитания через образование преодолеть зарождение таких кризисных явлений уже на уровне нашей школы.

Ведущий: Сегодня нашей стране, может быть, более, чем любой другой, нужны преподаватели соответствующих дисциплин в каждой школе, нужны военные священники в каждой части.

Откуда взять людей, сочетающих профессионализм с нравственным чувством и духовной силой, которые придут в школьные классы и армейские казармы и будут этим делом заниматься?

Вопрос об ответственности пастыря с его выходом в новые сферы деятельности еще более возрастает, потому что урон, который способен принести случайный для такого служения человек, может быть поистине чудовищным…

Митрополит Кирилл: Преподавание Закона Божия в дореволюционных школах не уберегло Отечество и народ от исторических катаклизмов, и мы знаем, что изучавшие Закон Божий после революции в числе прочих пошли валить кресты с церквей. Нам нельзя снова наступить на те же грабли. Поэтому вопрос подготовки преподавателей архиважен, и сейчас уже существует замечательная модель. Речь не идет о том, чтобы в школы пришли обязательно священники. Мы предлагаем, чтобы школьные учителя, имеющие соответствующие склонности и способности к преподаванию основ православной культуры, проходили специальную подготовку. Это могут быть преподаватели истории, литературы, математики, труда, физкультуры, - словом, профессиональные педагоги, имеющие желание вести новый предмет и понимающие его важность для духовно-нравственного воспитания подрастающего поколения новой России. Церковь, со своей стороны, вместе с министерством образования должна организовать систему подготовки этих специалистов. В целом ряде областей на базе институтов усовершенствования учителей уже открыты кафедры и отделения по подготовке преподавателей основ православной культуры.

Хотел бы немного сказать о епархии, правящим архиереем которой я являюсь. В большинстве школ Смоленской и Калининградской областей уже на протяжении многих лет основы православной культуры преподаются силами местных педагогов, прошедших соответствующую подготовку в институте усовершенствования учителей и получивших соответствующие свидетельства. Полагаю, что этот опыт может быть распространен и на сотрудничество Церкви и армии. На базе военных учебных заведений, которые готовят воспитателей для Вооруженных Сил, вполне возможно открыть специальные факультеты, где получали бы образование курсанты, способные в будущем пополнить ряды армейского духовенства.

Ведущий: Не видите ли Вы опасности для Церкви и для государства в том, что они будут тесно сотрудничать в школе и в армии, принимая во внимание, что Церковь высказывается по вопросам если не политического устройства, то состояния общества.

Не означает ли это тесное сотрудничество нового сращивания Церкви и государства, повторения процессов, которые один раз уже имели место и продолжались как раз до революции 1917 года?

Митрополит Кирилл: Сращивание происходит только тогда, когда управление Церковью и государством осуществляется из единого центра, как это было в дореволюционной России, когда Государь единолично представлял и государство, и Церковь. А Церковь, будучи государственным ведомством, несла ответственность за политику государства. Вот почему до революции было невозможно, чтобы Церковь обращалась к народу с самостоятельным посланием. Точно так же сегодня отдельное министерство не обладает правом самостоятельного обращения с посланием к народу. Министр может только транслировать и развивать то, что сформулировано Главой государства или председателем Правительства.

Церковь имеет право на самостоятельную позицию, которая была бы мировоззренчески важна и для государства, и для народа, и для человека. Но для этого Церковь должна обладать автономией, точно так же, как государство не должно утрачивать своей автономии во взаимоотношениях с Церковью. Обе эти автономные величины находят друг друга как изначальных партнеров в рамках единого общества, ибо ни государство, ни Церковь неотделимы от него. И потому они предназначены друг для друга в качестве ответственных участников равноправного диалога и деятельного соработничества на благо всего народа. Вот такую модель церковно-государственных отношений мы и пытаемся сейчас выстраивать. Мы называем это сотрудничеством и диалогом.